Об «эвкалиптовом столбе», Библии
и писателях-«убийцах»
и писателях-«убийцах»
Книг для детей сегодня выпускается немало. Что же предлагают российские издатели нашим детям? Это либо русская и советская классика, либо то, что вполне можно отнести к «массовой литературе», либо литература переводная. Последняя зачастую довольно высокого качества—например, повести Френсис Бернетт, ставшей кумиром американских детей в начале двадцатого столетия. Или сказочные истории Фрэнка Баума о волшебной стране Оз, первая из которых — «Волшебник Изумрудного города» — прекрасно переведена на русский язык Александром Волковым еще в тридцатых годах. Эти произведения удержались во времени— целый двадцатый век! — прежде всего потому, что были написаны в традициях мировой литературы той поры. Повествуя о выдуманных странах, они показывали характеры своей эпохи и были христианскими по сути, ибо взывали к милосердию человеческому.
Читать дальше >>>Современная российская литература для детей — довольно убогое и однообразное зрелище. Наши коммерческие издательства увлеклись выпуском «серий». Не думайте, что это истории с продолжением. Нет, «серии»— это произведения разных авторов, но написанные в строго заданных рамках одного и того же жанра. Например, в жанре «фэнтези», «страшилок» — «ужастиков», детективов для малышей и подростков, любовных историй для девочек.
Казалось бы, что в том плохого? Есть ведь детский спрос на эту литературу! Именно те, кому сегодня от девяти и больше, сами приходят в книжные магазины и без помощи бабушек и мам покупают фантастику и приключения. Ну а то, что это книги невысокого художественного качества… «Дети не любят длинные психологические описания, картинки природы, они историю собственного Отечества не любят, они не любят ничего серьезного» — можно услышать от коммерческих издателей и даже самих современных детских писателей. Детям подавай одно быстро развивающееся действие! Они «тоже хотят отдохнуть, улететь от реалий жизни». Как оценить это заявление, с каким критерием подойти к нему? Я нашла ответ не сразу. Поэтому начну свой рассказ с жалобы.
Несколько лет назад мне самой пришлось пройтись по издательствам, дабы пристроить свою первую повесть-сказку «Настя— травяная кукла, или тайны деда Мороза». Примерно сто машинописных листов, которые ребенок младшего школьного возраста мог прочесть сам или с родителями за три вечера. Сознательно выбирала этот объем, объясню вскоре почему. Во время книжной ярмарки в Москве, на ВДНХ, я подходила к представителям издательств и спрашивала их: «В такой-то повести не нуждаетесь?» И первый встречный вопрос был: «А объем какой?» Потом: «А жанр?.. Сказка? Сказка нам как раз меньше всего нужна! Вернее, не нужна вообще». «Почему?» — «За сказками приходят в магазины для своих чад обычно родители или дед с бабушкой и выбирают только те произведения, которые прочли некогда сами. В своем детстве. Так что современная сказка нам как раз менее всего нужна».
Заметьте, речь о качестве произведения или его содержании даже не заходила!
Моя повесть-сказка складывалась в определенном ритме: завязка, развитие действия, кульминация, развязка — на каждую часть страниц примерно по двадцать пять. Едва хватит дыхания пропеть эту песню детям, приучить читателя именно к твоей тональности, рассказать ему поучительную и смешную историю и потом, благожелательно улыбаясь, распрощаться с ним.
Но тут-то и выяснялось, что сто страниц — это «бесконечно много!», издателям таких «толстых произведений» не надо вообще! А надо историю коротенькую — максимум страниц на двадцать пять — сорок! То есть почти что комикс — хотя и для того же младшего школьного возраста.
Какие возникают ассоциации? А вы заметили, как играют в кино актеры среднего таланта? Торопливо! Вспомним замечательную поэтическую историю о любви шестидесятых годов— «Мужчину и женщину» Люлюша и сравним ее с любым современным телевизионным сериалом. У Люлюша было мало действия и много того, что можно назвать «дыханием актеров», их ароматом, аурой. Они могли дышать молча, а ты все равно чувствовал, что они рядом, и ты с ними, и мысли, ощущения актеров во времени как бы совпадают с твоим сопереживанием. Понятно, что любое искусство создает собственную иллюзию временного пространства, но чем ближе оно к реальной жизни, тем проще создать представление о присутствии этого искусства или действующего лица в твоей жизни. И именно это совпадение ритмов, а даже не то, что игра актеров была очень хороша, словно «втягивало» тебя в кинопроизведение.
Пожалуй, это можно назвать принципом природосообразности искусства, в частности художественной книги. Искусство для того и старается подражать жизни, «совпадать с ним» во многих точках, что иначе оно не сможет повести читателя за собой, зацепить за «живое», вызвать к себе доверие. «Массовая» же литература, скорее, отвечает запросам не развития, роста, а деградации личности. Почему?
Писать комиксы — значит прежде всего суживать пространство произведения, ускорять его ритм до противоестественного и в конечном итоге умалять силу его воздействия на маленького читателя. А разве цель искусства, в частности детской литературы, — не заставить читателя думать о смысле собственной жизни и предназначении всего сущего? Разве задача детской литературы состояла когда-нибудь в одном развлечении, а точнее, отвлечении ребенка от подлинной, реальной жизни?
Мне могут возразить, что малые дети — лет до трех, четырех, пяти — не задаются философскими вопросами. А я отвечу: но ведь это возраст «почемучек»! В этом возрасте должны приоткрываться первые тайны предназначения вещей, а также тайны нравственных понятий. Для младшего же школьника уже чрезвычайно важны поступки. Мотивы этих поступков и вопросы: «А я так смогу?», «А как я в этой же ситуации поступлю?». И для ребят восьми–одиннадцати лет вполне по силам поломать голову над той или иной нравственной задачкой не менее трех или четырех дней. Это время «думанья», «сомнений», «совета с товарищами и родителями». На большее им, пожалуй, пока и терпения не хватит. И поэтому чем старше ребенок, тем длиннее должна быть для него книга — если это книга серьезная, конечно. Задача всегда должна быть по силам читателю, но никак не больше или меньше. И что важно — она обязательно должна быть «задачей»! Головоломкой. А не хохмой ради самой хохмы, не иллюстрацией к очевидному или демонстрацией миров, которых нет, никогда не было и не будет.
Ведь как примитивны порой произведения в жанре «фэнтези»! Ну, выдумал автор «свою страну», которой сроду не бывало. Ну, поделил довольно грубо героев на представителей «света» и «тьмы», безликих и похожих на роботов, не объяснив, что в реальной жизни бывают и оттенки, что силы «тьмы» вполне могут выдавать себя за силы «света». А потом и уравнял эти силы, потому что обе борются за власть, обе убивают, обе знают только одно оружие — вострую саблю да огненный меч. Не затрагивая вопросов нравственности — ведь объем произведения задан строго и заранее издательством, издательство же не позволяет автору уходить в глубь жизни, говоря: «Это интересно только взрослым».
И тут в качестве примера хочется привести «сериал» Сергея Сухинова, вышедший в издательстве «Армада» и состоящий книг из десяти, никак не меньше. Сухинов взял чужую идею — замысел Фрэнка Баума о волшебной стране, лежащей посреди Великой американской пустыни. Впервые в эту страну привел русских читателей ныне покойный Александр Волков. Но вот не стало прекрасного советского писателя, который внес в историю о Страшиле, Железном Дровосеке, Льве и девочке Элли очень много своей выдумки. Пришли девяностые годы демократической писательской «свободы», и волшебная страна Оз тут же была оккупирована Сергеем Сухиновым. Он действовал в рамках жанра «фэнтези». Поэтапно сталкивал силы света и тьмы. Заставлял их биться на магических мечах… Так что уже после прочтения первых книг серии «Изумрудный город» стало ясно, что автор, скорее, на стороне сил зла. Своей фантазией он начал активно разрушать устоявшийся миф нашего детства о волшебном, последнем райском уголке на земле. Страшила и Железный Дровосек, которые в нашем представлении всегда были олицетворением вечных ценностей человечества — преданности друзьям, самопожертвования, отваги, смекалки,— стали мутировать прямо на глазах у читателей. То Страшила под воздействием злой магии становится сам на себя не похож, то Железный Дровосек переиначивается. Оба теряют собственную волю, становятся игрушкой в чужих руках. Очевидно, эти первые истории «сериала» писались по принципу «от противного», «все наоборот» и «все прямо противоположно» светлому таланту Волкова. Сухинов перевернул с ног на голову даже фигуру человекоубийцы Людоеда и начал называть его любовно Людушкой. В недра волшебной страны автор насадил целое царство чертей и черных колдунов. Но и на поверхности земли практически перестали действовать законы непременного наказания сил зла и непременной награды за мужество. Желтая страна вообще провалилась в преисподнюю, дворец Вилины разрушен. В общем, в сознании детей вторглись картины ада, и образ волшебной страны получился страшным. Ибо Сухинов привел сюда ужасных монстров жанра «фэнтези»: Черного Рыцаря, Властелина Тьмы. Они и их слуги шныряют под землей, выковырять их оттуда практически невозможно. Победа над ними может быть только временной, как бы подсказывает нам Сергей Сухинов, продолжая от тома к тому свое повествование. И ребенку, если он жаждет торжества справедливости, надо прочесть все десять книг, прежде чем он удовлетворит эту свою естественную потребность и узнает, что правда добра все-таки способна победить целую армию героев хаоса и нежити.
Но, может быть, из книг Сухинова дети сделают вывод, что зло исчезнет, если они сами станут нравственнее и чище? Увы! Борьба белого и черного ведется по правилам жанра. И значит, вся заковырка в том, кто первым овладеет волшебным мечом Торна. Кровь льется потоками, крики, стоны, дым коромыслом. И как потом, изучая романы Достоевского в старших классах, детям, выросшим на жестокой сухиновской прозе, втемяшить в голову, что именно христианское «смирение»— самая сильная на Земле «сила»?
Беседуя как-то с одним процветающим молодым детским писателем, я услышала от него, что он думал о сроках жизни своих лучших повестей и приключенческих романов. Всего их у него около сорока. Однако он считал, что лишь несколько из них проживут тридцать пять–сорок лет. Остальное — умрет, забудется через два-три года. Это все «остальное» он писал не от души, а ради денег, причем совсем небольших. Ради хлеба насущного. Ибо, по московским меркам-расценкам маловато платят сегодня писателям даже богатые столичные издательства. Хочешь кушать— пиши на конвейер. Все «остальное», написанное этим детским писателем, — то, что мы называем «массовой литературой». Иначе говоря, современного детского писателя издательства просто заставляют подписываться под смертным контрактом для своего будущего детища. Так создается тип писателя-«убийцы». Ведь он заведомо лишает своих героев той нравственной силы, жизнеспособности, которая только и в состоянии заставить ребенка к этой книге и героям вернуться еще и еще раз — за утешением, за советом, за подсказкой. Если на все случаи жизни дан один-единственный совет: «Ищи меч» — зачем и книгу-то перечитывать?..
Теперь о моем любимом философе. Это москвич Александр Данилин, психиатр и врач-нарколог. Именно из его лекции «Наркотики “массовой литературы”» я узнала о том, что, собственно, любой писатель дает некий план «спасения человека». Вот только… один план годится лишь для виртуального мира, в который погружает маленького читателя писатель- «убийца». А другой план — для реального мира, в котором мы и наши дети существуем.
Александр Геннадьевич, повидавший на своем веку немало детей-наркоманов, говорит, что это все «неуверенные в себе ребятишки». Зачем льнут они к экранам телевизоров, к компьютерам с их играми, к «массовой литературе»? Да для того чтобы обрести, наконец, силу и правила жизни, по которым им хотелось бы существовать — хоть на коротенький срок, пока книга читается, пока игра играется. Простые правила, несложные, твердые, раз и навсегда заданные, — то есть опять-таки такие, каких на самом деле в жизни нет. Ибо реальная жизнь непредсказуема, и в ней действует великое множество законов, принципов, правил, порой одно другому противоречащих. И писателю надо не потрафлять вкусам «слабака» читателя, а воспитывать в нем ум, логику, спокойствие, уверенность в себе, умение побеждать. «Привязывать» его к реальной жизни, чтобы он ее полюбил и был в ней «своим». А вовсе не был всеми чувствами и мыслями устремлен в выдуманные миры очередного писателя-«виртуальщика».
Есть у коммерческих издательств еще один способ зарабатывания денег: эксплуатация старых и добрых историй. Это когда какой-нибудь родственник наследует сказочных героев своего прославленного предка и пишет «продолжения». Я знаю, по крайней мере, двоих таких: лауреата премии Министерства культуры и Национального Артийского комитета России в номинации «Лучший детский писатель 1997 года» Валентина Постникова и Игоря Носова, внука автора Незнайки.
Первый получил по наследству от папы, Юрия Дружкова, известных всему бывшему Советскому Союзу Карандаша, Самоделкина, разбойников Буль-Буля и Дырку. Тут и изобретать ничего особенного не пришлось. Сиди себе и строчи эти самые «продолжения»: «Карандаш и Самоделкин на Луне», «Карандаш и Самоделкин в стране шоколадных деревьев», «Карандаш и Самоделкин в стране людоедов»… Однообразные шутки, однообразные приключения. В лучшем случае они напомнят о том, что есть-де в мире Луна. Постников характеры папиных героев не развил, не пополнил, ничего к ним не прибавил своего. Скорее, растерял. Растерял неподражаемую чуткость Юрия Дружкова к слову, его остроумие, умение воззвать к лучшим чувствам в душе ребенка.
Игорь Носов тоже предпринял попытку продолжения приключений известных персонажей — Незнайки и его друзей. Но недаром говорят, что природа отдыхает на потомках гениев. А «отдыхает» потому, что одно стремление заработать литературным трудом не может стать стимулом творческого вдохновения. Легкий хлеб невкусен. В суете разговоров о том, как выжить сегодня, мы стали забывать, что писателем, трезво и справедливо свидетельствующим о своем времени, стать не просто. Что рождает писателя не само по себе желание «сочинять», а зрелый опыт его жизни. Что прежде чем придумать «план спасения», надо самому спастись по этому плану. И если у автора нет опыта собственных страдания, победы над собой, наблюдений за чужими победами, «горбом нажитых» принципов, то интересную, оригинальную книгу он не создаст. А сотворит лишь жвачку, пусть сладкую и длинную, про «любимых героев», но все-таки одноразовую.
Детский психолог Надежда Юдашина, которая работает в одной из московских школ, утверждает, что у человека есть несколько точек— привязок к реальной жизни. Это любовь к природе и умение ею наслаждаться. Это неспешная классическая музыка, ритмы которой совпадают с биологическими ритмами человека — то есть тоже природосообразная по сути. Это физический труд, особенно на земле. Творчество. Религия. Знание своего прошлого и прошлого своего народа, его мифов. Любовь к животным. И, несомненно, любовь к нашим близким, к Родине, к своей культуре и своему народу.
Но где наши новые детские писатели, пишущие о природе сегодня? Новые Скребицкие, Пришвины, Соколовы-Микитовы? Таких книг вы в магазинах детской литературы не найдете! Там одни справочники по птицам-зверям! Где реалистические повести и рассказы о современных школьниках, какие писал все тот же гениальный Николай Носов? Я имею в виду «Витю Малеева в школе и дома», «Веселую семейку». Где наши повести-сказки и романы-сказки? «Массовая литература» их не заменит потому, что у нее другая задача, виртуальная — уводить от страданий, от Бога, который тоже познал на Земле страдания. И, уводя от них, она создает иллюзию жизни, где желания всегда сбываются, где действует иная иерархия ценностей, где есть боги, но нет Христа. Где жизнь человека вовсе не протекает вокруг Пресвятой Троицы, которую многие поколения наших православных предков ставили в центр своего бытия.
И тогда меняется сама роль писателя. Творя с быстротою станка и выдавая на поток продукцию для всевозможных серий, писатель убивает в своем сказании саму реальную жизнь. И становится убийцей жизни в себе, в своем произведении и в читателе. И как обычные убийцы, он работает торопливо. Два-три месяца— и книга готова. За нее заплатили? Можно о ней забыть.
Александр Данилин, православный врач и философ, иначе, чем Надежда Юдашина, выразил свое понимание назначения настоящей, хорошей детской литературы. В своих книгах и лекциях он говорит, что в реалистическом произведении, даже если оно выполнено в жанре сказки, фантастики, детектива, но не оторвано от жизни, всегда находится «эвкалиптовый столб». Вокруг этого столба произведение и создается. Что это за понятие такое? Для одного современного нам, но живущего первобытно, австралийского племени «эвкалиптовый столб» был тем столбом, вокруг которого организовалась его жизнь, строились дома, ходили по деревне люди, влюблялись, женились и умирали. Мифы племени рассказывали, что этот столб связывал небо и землю, потому что некогда именно по нему поднялся на небеса главный бог племени. И поднялся только после того, как дал племени законы — заповеди. Когда племя уходило куда-то, оно уносило этот столб с собой — буквально как русская эмиграция первой волны унесла свою культуру и религию на Запад. И сохранение этой родной «почвы», «космической оси» на чужой земле позволило русским эмигрантам, вроде Бунина и Шмелева, писать абсолютно русские произведения даже на чужбине. А Ивану Бунину стать Нобелевским лауреатом.
С этой точки зрения «культура»— организованное, вырванное у хаоса, и, значит, «священное» пространство и время. А «эвкалиптовый столб» в произведении для детей организует жизнь маленьких читателей. Но если его нет, нет в рассказе, повести, сказке, стихах нравственных табу и добрых примеров поведения — произведение не организует жизнь, не дает ребенку точки опоры и «почву», на которой он вырастет нормальным человеком, а наоборот, вносит в нее элементы убийственного для души хаоса.
Если дальше следовать этой логике, произведение должно быть именно такого объема и такой длины, дабы, попав в это священное пространство, именно для «думанья», ребенок смог бы успеть принять какое-то очень верное и важное для себя решение. Очевидно, что такое «священное пространство» не может предвидеть и, следовательно, заказать издательству сам малоопытный малыш лет девяти–тринадцати.
«Массовая» же, или «конвейерная», литература для детей руководствуется сегодня именно заказом читателя. Известный детский писатель Дмитрий Емец рассказывал мне, что планы издательств порой формируются такими письмами детишек: «Хочу приключения с монстрами», «А мне, пожалуйста, еще и с динозаврами!», «Чтобы там еще обязательно был и ядерный взрыв!» В общем, коммерческие, негосударственные издательства ставят писателя перед детьми в позу официанта: «Чего изволите?» Писатель перестает быть самим собой, независимым исследователем и первооткрывателем, он перестает наблюдать, копить жизненный опыт и делиться им. Его религиозность и политичность тоже не нужны. Государственник ли он или анархист, нравственный человек или безнравственный — какое дело, если все, что он сочиняет, хорошо продается! Он — шоумен!
И многоуважаемый мною Дмитрий Емец, начавший с оригинальных и талантливейших сказок «Приключения домовят» и «Куклаваня и компания», кандидат филологических наук и православный христианин, зачем-то состязается сегодня с автором «Гарри Поттера», сочиняя свой «сериал» про Таню Гроттер.
Первый том, «Таня Гроттер и магический контрабас», пожалуй, можно еще назвать талантливой пародией на «Гарри», жизнерадостной и сочной. В конце концов, когда-то «Дон Кихот» тоже писался как пародия. Да и семейство Дурневых, «новых русских»,— примета времени. Но второй том — «Таня Гроттер и исчезающий этаж» — меня разочаровал. Исчезающий этаж — тайна, вынесенная в название произведения, слишком похожа на «Черный квадрат» Малевича. Это самая настоящая «мистификация человечества», как сказал об этой картине Игорь Петрович Золотусский. Приманка и жвачка одновременно. Жвачка, потому что продлевает приятное нахождение маленького читателя в школе волшебников. Приманка, потому что за тайной исчезающего этажа нет настоящих загадок жизни.
Давно слежу за творчеством Дмитрия Емца и до сих пор считаю его одним из лучших детских писателей страны. Но когда я понимаю, что его целью стало, скорее всего, желание переплюнуть тиражом «Тани» тираж знаменитого и раскрученного «Гарри», с дальнейшим переводом сериала на английский язык, мне становится за писателя страшно. К чему придет он в конце концов, к какому берегу прибьется? Сегодня толчком для его вдохновения стал чужой мир англичанина Гарри Поттера. А меж тем именно жанр сказки способен сделать произведение «национальным» по сути. Потому что родная сказка вполне может опираться на архетипы народа, к которому принадлежит писатель, его родную историю, предания и мифы. То есть на лучшее как в сознании, так в подсознании автора и читателей.
Роллан Барт, один из создателей философии постмодернизма, сказал как-то о рекламе: «Реклама не создает, а отражает массовую психологию». То же самое можно сказать и о «серийной литературе»: она не создает. То есть она не помогает ребенку стать творцом собственной жизни. Она лишь «отражает» — в лучшем случае какую-то его мечту, пожелание. Вместе с героями «массовой литературы» он действительно «отрывается», но от родной ему «почвы». Действительно «улетает», но словно в наркотической галлюцинации. Однако галлюцинация— это уже болезнь души. А «массовая литература» — галлюциноген. Вкусы ребенка-читателя должны все-таки формировать взрослые, а не те дядьки, что любят длинный рубль и всю жизнь бегают только за ним.
Когда я долгое время была больна и несколько страшных месяцев прикована к постели, и во мне оставались самые последние капли «воли к жизни», именно детские книги о природе я читала тогда вместе со своей младшей, четырехлетней дочерью. Чистота мышонка Пика Виталия Бианки, мышиная трудная жизнь со страданиями от холода, голода и преследования врагов, как ни странно, не отвращали меня от жизни, а возвращали к ней. Но сегодня самые крупные и богатые издательства страны находятся в столице. А столица наша давно уже стала многонациональным, а вернее, наднациональным мегаполисом. Следовательно, о том, чтобы показать в детской книге провинцию, сегодняшнюю деревню, русского национального героя — в этих издательствах заботиться некому. А жанр «фэнтези» вообще может занести героев далеко: в средневековье с рыцарями, никогда в России не жившими, или к космическим пиратам на планету в созвездии, которого нет ни на одной карте.
Пожалуй, наиболее сбалансированно сочетает в себе «фэнтезийность» и одновременно народную русскую сказочность писательница Тамара Крюкова. Пример тому ее сказка-роман «Гордячка». Гордость она рассматривает с позиций православия как великий грех, способный искалечить и характер человека, и его жизнь. И когда в последующих романах (продолжениях этой истории) вплелись вдруг восточные мотивы и приметы западноевропейских сказок, душа читателя захолодела. Она словно потеряла ощущение родного и узнаваемого, а потому и с легкостью, с желанием воспринимаемого. Но ведь произведения Тамары Крюковой, несомненно, намного ближе к нам, чем трилогия о мутантиках Дмитрия Емца. Когда из сказочной истории исчезли люди и в ней появились уроды, изувеченные ядерной войной. Пусть часть из них — существа приветливые и милые. Но это тоже черта нашего вредоносного времени: главными героями в детских произведениях становятся монстры. Причем одни из них злые, как Человек-Пингвин, другие добрые, как Человек-Паук. И они борются друг с другом. И это тоже— борьба не душ, а преимущественно технических средств: мечей, ядов и пушек, которыми в нормальной жизни человек не владеет. Значит, «теория спасения» комиксов и «фэнтези» в реальной жизни пригодиться ребенку не может! И большой поклонник Человека-Паука или Бэтмана тоже может вырасти трусом и подлецом.
Но что такое психическая норма сегодня? «Способность современного человека к адаптации», — определяет Александр Данилин. То есть адаптации к реалиям жизни, подчас страшным, полным страдания и сомнений, неизвестности и тревоги. Значит, детская литература не должна уходить и от показа страданий. В том числе страданий души после того, как совершен дурной, безнравственный поступок. Вспомним «Детство» Льва Николаевича Толстого. Голос совести в ребенке — это глас Божий! Если же в детском произведении автором поднимаются из окопа другие боги: то монстры, то добрые мутанты — детское сознание никогда не проснется. Он никогда не повзрослеет. Вся его ответственность за себя и за жизнь сведется к тому, что в трудный момент жизни он попытается нащупать в своем кармане… пистолет или пушку. Или же позвать Бэтмана! Читая эти книги, он не внутренне изменится, а, скорее, внешне, нацепив на себя майку с очередным героем комикса-сериала. Это он, переодевшись, героем себя почувствует. Но героем не станет!
А ведь сегодня очень мало писателей, которые создают исторические повести для детей. И мы совсем перестали писать о детях-героях. Словно их никогда в России и не было.
А «страшилки», за написание которых взялся сегодня даже Эдуард Успенский? Только ли «щекочут» они детские нервы? По ним бродят тени всевозможных злодеев. Наши, отечественные авторы, как правило, смягчают тон «ужастика» юмором. Иностранные, напротив, стараются приделать злое лицо даже клоуну, даже рождественскому кролику. Как бы говоря ребенку: «Не думай, что ты защищен. Тебя может укусить даже любимая кукла!» Однако каждый детский писатель должен помнить: у ребенка нравственные ценности еще не устоялись. Александр Данилин считает, что ребенок может начать копировать как поведение доброго, так и злого героя. Для него нет между ними значительного разделения. Подросткам же вообще нравится смерть, они романтизируют все то, от чего она происходит… Помню, что и меня в детстве так околдовал фильм о Ромео и Джульетте, что, возвращаясь домой, я играла прямо на лестнице в подъезде ту часть его, где Джульетта умирает, заколов себя кинжалом. Мне было тринадцать лет, и так сладко было «умирать» хотя бы и понарошку. Возможно, потому, что душа по природе — христианка, и для ребенка бессознательно сон смешивается со смертью. Это лишь этап перехода в иную, загробную жизнь души. Но интерес к смерти опасен. Потому что может привести и к самоубийству. Ни к жизни, ни к смерти относиться с пренебрежением нельзя. Нам нельзя полюбить смерть…
Но в одной религиозной книге я прочла, что современный человек уже полюбил небытие. Причем настолько, что стремится к нему. Ему сладостно уйти от страданий и испытаний жизни, направляясь к вечному покою. «Массовая литература» — вариант этого самого комфортабельного покоя. Но захочет ли такой, избалованный душевным комфортом человек служить потом в армии, кого-то спасать, жертвуя собой, отправляться на войну? Сможет ли защитить жену и детей?
Институт социологии РАН проводил исследования среди молодежи и выяснил, что она, повзрослевшая на волне новой детской литературы последних десяти лет, эгоистична, действительно высоко ценит комфорт и вовсе не намерена повторять чьи-то подвиги самопожертвования. Так что ответ на мой вопрос имеется…
Вот принципы, на которых должна сложиться, на мой взгляд, «другая волна» детской литературы. В ней должна быть и героика, привязанная к жизни, и психологические портреты, и юмор, но главное — она должна быть национальной! Ведь все эти друзья нашего детства: Иванушка-дурачок, Марья-царевна, Кощей и Баба-яга, Лутонюшка и Снегурочка— наши архетипы. Это мы сами, и это «почва» в нас самих. Об этом интересно написал князь Евгений Трубецкой в своем очерке о русской народной сказке. Другая моя настольная книга — «Поэтические воззрения славян на природу» Афанасьева. Да один только словарь Даля с его забавными, чисто русскими и давно забытыми словечками может пробудить фантазию детского писателя и породить новые сказочные образы. А поговорки, потешки, пословицы?.. А разве не национальны «Путешествие Нильса с дикими гусями», приключения Карлсона, Буратино, Незнайки, Алисы в стране чудес? Отчего же не востребована тогда издательствами современная русская сказка? Не потому ли, что она-то как раз и имела яркое национальное лицо? Что это была бы самая, что ни есть, «почвенная литература»? Да, в ней тоже полно выдумки, но она всегда будет держать связь с современными детьми через те архетипы, которые она и они равно несут в себе!
Национальная сказка — сильное политическое и гражданское оружие. Если масон Уолт Дисней уповал на американский мультфильм, ожидая, что именно он вырастит истинного американца, то сегодня души и лица наших детей могут сделать истинно русскими именно сказки — повести и сказки-романы. Может быть, не сразу, может быть, лет через десять, но смогут! Я в это верю! Только следует поддержать этот жанр, его возвращение на коммерческий рынок. Ведь, согласитесь, страшно читать такие признания врача-психиатра: «Старшее поколение никак не может принять простейшего факта: никакое “я” новому поколению не нужно. Оно обременяет»! Идентификация личности молодому поколению не нужна! «Массовая литература» уже произвела на свет «массового человека», похожих друг на друга «клонов», оболочки без сущности. А реклама «Клинского» пива довершила это убогое образование.
И еще один очень важный момент. Наша отечественная история уже тысячу лет христианская. Поэтому, говоря об архетипах и праистории, мы не можем миновать в своих произведениях христианские сюжеты. Это тоже наш «эвкалиптов столб».
Недавно купила я маленькую и теплую книжку «Клайв Льюис и его сказки». Клайв не сразу стал христианином и никогда не был православным, но интересно то, что именно принятие веры стало толчком для его вдохновения. Вот, например, как объясняет он тематику своих «Хроник Нарнии»: «“Племянник чародея” повествует о сотворении мира и о том, как зло проникло в Нарнию. “Лев, Колдунья и платяной шкаф” рассказывает о распятии и воскресении. “Принц Каспиан” говорит о восстановлении истинной религии на месте искаженной. “Конь и его мальчик” рассказывает о призвании и обращении язычника. “Путешествие на край света” посвящено духовной жизни… “Серебряное кресло” повествует о постоянной войне против сил тьмы. В “Последней битве” говорится о пришествии Антихриста (Обезьяны), конце света и последнем суде».
Христианство так плотно было переплетено со сказочной основой, что без этой подсказки самого Клайва я бы не смогла точно тематически обозначить части его романа. Надо ли говорить о том, что английские дети любили эти истории, а в университете, где Льюис зарабатывал на кусок хлеба, работали злые дядьки — дьяволопоклонники, которые преследовали его и пытались лишить работы?
Клайв Льюис придал своим библейским историям современный вид, а героям своей детской Библии — черты современных ему детей. Говорят, что «Хроники Нарнии» написаны суховато. Может быть. Но оба моих ребенка именно эту книгу берут в руки, когда на них нисходит печаль, и перечитывают ее, она их согревает именно причастием к библейским мотивам. Сказки Льюиса до сих пор дают нам надежду на жизнь вечную и показывают пути ее обретения — нравственное самоусовершенствование. Может быть, нам последовать его примеру?
Полагаю, что уже написанные сказки лежат не только у меня «в столе», но и у других детских писателей. А ведь они могли бы разбудить в ребенке дремлющее национальное самосознание… Союз писателей России мог бы продумать систему грантов или хотя бы конкурсов для современных писателей-сказочников.