Патриотический перловник
Емец Д.
Мефодий Буслаев. Маг Полуночи: Повесть.
М.: Эксмо, 2004. – 416 с. – (Мефодий Буслаев). 85 000 экз. (п) ISBN 5-699-08234-4
Это должно было случиться. Автор скандально известной «Тани Гроттер» решил, судя по всему, явить нам отечественного фэнтезийного героя. Мол, хватит подхватывать крохи с Ролингова стола, пора играть по-крупному: пусть наш чудо-мальчик с былинным именем покажет пришлым Гарри, какие у нас могут быть Герои. Замах великанский. А получилось как? читать дальше
«Он стоял, белый и непоколебимый, скорее рожденный, чем высеченный из единой скалы, возникший вдруг, в неведомом никогда, на той земле, где сходятся крайности, тьма становится светом, сила слабостью, юродство красотой, неподвижность мудростью, где время не имеет силы, а ночь перетекает в день на берегах реки бесконечности, в пустыне застывших желаний и мертвых грез». Я это называю – гильотина первой фразы. Насладившись таким вот сгустком косноязычия и пыхтящего от натуги пафоса, я хотел тут же и закончить изучение «Мефодия».
Но что-то подсказывало, что меня ждут еще впереди удивительные открытия. И они не преминули последовать: уже в самом начале книги автор вводит свое собственное летосчисление: «Через три года после рождения Тани Гроттер» – гласит первый же подзаголовок. «От создателя Тани Гроттер» – напоминает задняя обложка. Пиар, понимаешь. Прямо птица-тройка какая-то, которая понесет автора... к еще большим тиражам, куда же еще. Ну и ладно, мы и это готовы пережить, лишь бы появилось родное качественное фэнтези без «гаррипоттеризмов» и «танягроттеризмов». Мечты, мечты... Пуповина-то не отпускает. Видать, слишком дотошно автор изучил в свое время всех этих стражей мрака, эти убегающие из рам портреты, эти заклинания пленения... Жалко ведь не использовать добро, пусть и б/у. Что Гарри и Тане хорошо, то и Мефодию пригодится. К тому же написано как бы смешно: «музыка была сладкая, как сироп, и погружала мозг в жидкое варенье»; «впрыгнув в одну из пар своих любимых ботинок...»; «по лицу его блуждали злодейские улыбки»; «сильные пальцы борова так вгрызлись ему в ключицу, словно пытались захватить ее в качестве моральной компенсации».
Шуточки автора и его героев впечатляют: «Я из тебя все внутренности вытащу и на руку намотаю!» Или: «Эй ты, жертва принтера... Эй ты, прихлопнутый сканером!.. Я засуну тебя внутрь провода занятого телефона. Ты у меня будешь странствовать от одного звука “пи” к другому звуку “пи”». Или: «боров засопел, переваривая сложную угрозу. В его тесной черепной коробке затеялся целый реслинг мотиваций, однако желание рассчитаться с Мефодием размазало по рингу возможность поставить на место наглую девицу со странным именем». Еще хотите? «Его серое вещество было перегружено непредсказуемым поведением странной особы». И еще: «Его выпуклые глаза стали злобными и бессмысленными, словно в них плескался целый батальон инфузорий-туфелек».
Трудно остановиться, но надо. Хотя бы для того, чтобы заметить, что у большинства шуток вполне определенный уголовный уклон: «Это все ты, дрянь!.. Я тебя прикончу!.. Утихни, дуся!.. Заткни фонтан!.. Как насчет огневой ласки? А, старый факс? Или батарейки сели?.. Перестань греметь костями, я сказала!»
И если «братковая» окраска юмора ведьмы, борова и некоторых других маргинальных персонажей еще как-то может быть оправдана, то когда былинный насквозь положительный Мефодий начинает действовать в том же духе, это выглядит по меньшей мере странно. Новый герой знает, как положено нынче мстить за унижения. Налицо, так сказать, «харизма с харизматического дерева» (перлы автора «Мефодия» так ярки и оригинальны, что трудно удержаться, чтобы не использовать их в собственных целях).
Тем временем автор несется вперед, и его своеобразный юмор то и дело заостряется в сатиру. Особенно писатель не любит папенькиных сынков, преклонения перед иностранным и лебезения перед богатыми. Директор гимназии по фамилии Глумович – скопище всех этих пороков. К тому же он типичный карикатурный космополит: «Национальных различий для нас не существует... (это, как понимаете, говорит Глумович)... У нас даже слово “русский” нельзя произносить под угрозой исключения. Только “россиянин”». Где-то от кого-то мы это уже слышали. Дело, вообще-то, его личное, авторское, но не странно ли такое высказывание звучит в детской повести?
Кроме директора Глумовича, автор не любит журналиста с нерусской же фамилией Басевич: «Довольный очеркист уже хотел занести сей выполненный в словесах натюрморт в особую книжечку, заведенную для упражнений ума, но внезапная сильная колика вспучила его яйцевидный животик». А знаете, если очеркист Басевич пишет таким же слогом, то я могу понять неприязнь автора к нему.
От всех этих, извините, сатиры и юмора у меня лично «настроение поползло вниз, как червяк, которому не понравилась Эйфелева башня». Но я не хочу превращать вас «в эмоциональный унитаз», так что завершаю «выполненный в словесах натюрморт», чтобы и вас не «вспучила внезапная сильная колика».
Преисполненный патриотического пафоса автор решил не заниматься всякой ерундой вроде выстраивания увлекательного сюжета и тщательной работы с языком. Он просто-напросто забывает об этом «с полным сознанием условности своих действий», в связи с чем «интересная жизнь в таком антураже представляется... сомнительной» (помню, обещал удержаться от дальнейшего цитирования, но не получается). Или, другими словами, «реальность выцветала, как старая газета, а на ее место решительно проталкивалась локтями полная фантасмагория» (будем надеяться, это уж последняя цитата.) И не стоила бы эта «полная фантасмагория» такой большой рецензии, если бы не был скроен «Мефодий Буслаев» бодро, кое-где даже ловко. В нем есть и забавные персонажи (вроде кота Депресняка), и нескучные приключения, которые так нравятся детям, и даже несколько удачных шуток (хотя, я понимаю, вам трудно в это поверить после того, что я тут нацитировал). К сожалению, она найдет своего читателя. Точнее – 85 тысяч читателей, которые поверят в то, что книжке вовсе не нужны ни талант, ни шарм. А это те самые качества, которые начисто отсутствуют в «Мефодии Буслаеве», потому что «шарм – не мертвяки, его на кладбище не накопаешь».
Лев Яковлев